Чужая страна, неродной дом, непонятный язык – эти дети оказались в непростой ситуации.  Что можно сделать?  
Есть такие, которых не взяли в школу – так и живут они тут в столице бывшей империи, не выходя на улицу, нянчатся с младшими братишками-сестренками, ничего не понимая по-русски.  Сколько их? Никто не считал. По примерным оценкам, пять-десять тысяч в Москве. 
Решение проблемы простое  – брать! Брать всех в школу: с регистрацией и без, приехавших сюда надолго или на сезон; выполнять Конституцию, Декларацию прав ребенка, Закон об образовании и прочие подписанные конвенции. Потому что так делают во всех цивилизованных странах. Потому что отказать ребенку в школе - как больному без страховки отказать в неотложной помощи. Просто потому, что это дети и они не виноваты в том, взрослые не смогли в срок оформить документы.
Брать без принуждения: без рейдов ФМС, угрозы депортации,  объяснять права, предлагать варианты,  брать без хитростей и отговорок. Они все очень хотят учиться. 
Большинство же в школу ходят, плохо понимая подчас, о чем говорит учитель.  Как учить их?  Два пути:  в обычных классах, вместе с русскоговорящими - сразу, с размаха, погружая в среду языка; или делать для них специальные классы.
Первый путь возможен, если ребенок все-таки что-то понимает по-русски, легче идет это с маленькими, хуже – с подростками; но в любом случае нужны дополнительные занятия по русскому. Сделать такие факультативы – дело ясное и простое, не требующее специальных разрешений, нужна только  педагогическая воля директора школы. В каждой школе, где есть два десятка приезжих детей, могут быть организованы такие курсы русского как иностранного. Почему этого нет?  Не было указания сверху, а снизу в школе ничего не растет. 
Однако, если уровень русского совсем слабый, если на вопрос: «Как тебя зовут?» ученик  отвечает: «Да!»   – никакие курсы не спасут. Представьте себя на месте такого ребенка: после шестичасового напряжения в попытке уловить смысл отдельных слов, Вас ведут на допзанятия по расстановке запятых в сложносочиненном предложении.
Сейчас таких детей или стараются вовсе не брать в школу, или сажают на два-три года младше физического возраста – что унизительно для любого ребенка. Выход  очевиден, думаю: создание специальных групп или классов,  где основным предметом будет русский язык; групп временных: на полгода – год; в которых эти дети будут окружены особой любовью и вниманием – потому что им особенно трудно в школе, хотя и местным, надо сказать, в ней нелегко.
Создание такого класса – если и хлопотное дело, то совсем чуть-чуть. Всё решается на уровне школьного завуча: какие приказы написать, как утвердить учебный план: завуч, он за пять минут вам любой план нарисует, не отличишь от настоящего! Дело стоит того, ведь что у нас на весах? Или ожесточение и вражда – от попытки поместить в один класс детей русскоговорящих и неговорящих, или опыт добрососедства и совместной жизни людей разных языков и культур. И неизвестно, кому этот опыт нужнее: приехавшим или коренному нашему населению!
Миграция – процесс не временный: стране нужны рабочие руки, взрослые берут с собой детей, дети почти не знают языка - вместо того, чтобы прятать голову в ворох бумаг, давайте решать проблему. Мы же взрослые люди.

Результаты опроса, проведенного «Левада-центром»: 14% респондентов сказали, что однозначно поддерживают лозунг «Россия для русских» и 38% заявили, что его неплохо было бы реализовать в разумных пределах.
Что сограждане имеют ввиду под этими словами: выдворение из страны инородцев, исключительные политические права для этнических славян – бог весть. Если называть вещи своими именами - это расизм. Пусть даже «в разумных пределах».
Не берусь разобрать все причины феномена - могу только, как учитель, сказать, что все начинается в школе, в классных комнатах.
Привела мама мальчика из школы, где много «нерусских детей», вот что сказала: нерусские – сплоченные и стоят всегда друг за друга, а наши – каждый сам по себе, не могут сгруппироваться и противостоять; уровень класса низкий, потому что нерусские плохо понимают по-русски.
Давайте разберем по составу это предложение. Тут есть две части: «нерусские группируются» и «уровень низкий».
Группируются – ведут себя как любые люди, оказавшиеся в меньшинстве в чужой для них среде, причем довольно агрессивной. И мы, взрослые, группировались бы, окажись в другой стране, среди людей, говорящих на малопонятном языке и не очень, прямо скажем, дружески настроенных.
Вторая часть высказывания: «уровень класса низкий», потому что приезжие ничего не понимают. Причина беспокойства понятна: какой уж тут уровень, я тоже был бы не рад, наверно, если бы треть детей не понимала, чтó говорит учитель.
Мама об этом рассказывала спокойно и трезво, без фобий. Но ведь всё на грани. И на этой почве запросто могут вырасти всякие дремучие вещи. Детей-инофонов в целом не так уж много: в Москве, к примеру, 6% от всех учеников. Но есть школы, где их – полкласса, и недовольство русских родителей объяснимо, и недовольство нерусских, кстати, – тоже.
И что? Где у нас программы адаптации для недавно приехавших детей? Факультативы для тех, кто плохо говорит по-русски, классы поддержки – для тех, кто совсем не говорит? Ну, не программы – хотя бы разговоры на эту тему? Обсуждение на совещаниях, педсоветах, где еще там?
Разговоры о том, почему их родители вынуждены искать работу в России, из каких республик они приехали, по сколько человек в комнате живут, как работают по ночам, все ли дети мигрантов могут ходить в школу, есть ли у них теплая одежда и обувь, чтобы зимой выйти из дома? Можем ли мы как-то поддержать этих людей – как в годы войны узбеки и казахи приняли и поддержали эвакуированных русских, помочь им определить детей в школу, записаться к врачу, выучить быстрее русский язык?
Т-с-с... Об этом не говорим, потому что если начнем что-то делать для этих детей, то сюда их будут везти еще больше, а этого нам не нужно.
Никто в школах не ведет националистическую пропаганду, нет! Но молчание опасно так же, как и пропаганда. Потому что солидарность, толерантность и умение понять другого – эти качества не растут сами по себе. Обо всем надо говорить, всему надо учить – с первого класса, по несколько часов в неделю, как мы учим таблицу умножения или русскую грамматику. Просто так растет только сорняк вражды и фобии разных видов. Вот и вырос он – половина наших сограждан хотят «России для русских».
Да, приехавшие ребята «группируются» — и местные должны были б как-то сгруппироваться: продумать меры по поддержке детей мигрантов, помочь им быстрее выучить русский язык и адаптироваться в нашей стране. Пока же вся «политика по адаптации» поручена школьным учительницам старой закалки, которые готовы учить всех подряд: и беленьких, и черненьких.
Молчание и отсутствие миграционной политики с системой мер по адаптации приехавших в Россию ребят – почва, на которой легко растет всякая ксенофобия.

На стене учительской в школе в городе Бобиньи (пригород Парижа, здесь учатся дети всех цветов, кроме белого, Бобиньи – город мигрантов) висит рисунок: черный ребенок с крыльями ангела и подпись внизу «СВОБОДА ПЕРЕДВИЖЕНИЯ». Для французских учителей это очень важно – любой ребенок, который в силу каких-либо причин оказался во Франции, должен получить образование и стать гражданином этой страны. Французы принимают беженцев и учат всех детей, потому что слова «Свобода» и «Равенство» понимают в прямом смысле.
В Париж я приехал с уверенностью, что есть две формы адаптации: факультативы после уроков и класс адаптации на один-два года.  
Я видел в Париже иностранные классы: малийцы, алжирцы, болгары, румыны, шриланкийцы, армяне, косовары, еще кто-то, чью национальность я не понял. Завидую этим детям: они счастливы. «Мадам! Мадам!» – кричат с места и тянут руку. Ровно как наши Перелетные: «Учителница! Учителница! Я знаю это!»
Французы называют эту форму «Класс Приема» – «Международный Класс» по-нашему. Поначалу дети учат только французский язык, потом потихоньку переходят в обычные классы: на физкультуру, рисунок, музыку, другие предметы. Класс открытого типа! 
Юридически все просто, как мне объяснил по-русски знакомый завуч: переводим детей на индивидуальный план и утверждаем дополнительную учительскую ставку.
В нашей стране возникают в крупных городах и вокруг них школы с большим перевесом нерусского населения. Автохтоны, ясное дело, опасаются вести туда своих детей. Рейтинги таких школ – на уровне плинтуса, со всеми последствиями для администрации. Каково решение проблемы? – «Да не бери ты этих черных больше в школу!» Вот и вся социальная политика.
Представьте, что нашу планету ожидает глобальное потепление. Или похолодание, не важно. Мы либо умрем, либо сумеем из ситуации извлечь пользу и станем сильнее и умнее. 
Одним словом, мы решили делать Международный Класс в Лицее «Ковчег» - класс открытого типа.
Я б хотел, например, чтобы мои внуки учились в классе вместе с берберами и косоварами.

Взрослых тоже учим русскому языку. Всякие ситуации разбираем: как вызвать врача, как познакомиться с девушкой, как добиться выдачи заработной платы в срок. На занятиях весело. Весело, если удается дойти или доехать до школы. Иногда не удается.
Они работают без выходных, по 12 часов, в день и в ночь, к врачам не ходят, лекарств не покупают, в случае травмы – домой. Живут в вагончиках, дачных домиках, в квартирах с двухъярусными кроватями или без кроватей вообще, по пять-шесть человек в комнате. 
Рабочий день мигранта без квалификации – дворника, уборщицы или рабочего супермаркета – от 10 до 12 часов, семь дней в неделю, зарплата – 25 000 рублей. На стройке несколько лучше – 30 000, есть выходной. 
А., 21 год, дворник, готов после рабочего дня выйти на рабочую ночь грузчиком в типографию. 700 рублей за смену в 12 часов. 
Э., 45 лет, дворник, просит, чтобы ему разрешили ночевать в подвале дома: там теплее, чем в дачном домике.
З., 25 лет, уборщица в супермаркете, живет здесь с мужем; дети двух и четырех лет – в Андижане с бабушкой. 
Хасан и Хусейн, братья-близнецы, по 45 лет, из Куляба, Таджикистан. В России – с небольшими перерывами 14 лет; в Кулябе – городе, где стоит российский погранотряд, за что он назван Куляб Московский, – девять детей на две семьи. Дети, которые почти не знают своих отцов. Обыкновенная история. 
А., 19 лет, работал на стройке. Работы почти не было – два дня в неделю. Жить не на что. Дядя заплатил 10 000 рублей, чтобы устроить племянника в супермаркет – мыть туши, 12 часов в день, без выходных. За первый месяц работы получил зарплату 14 000. 
На тех, кто без регистрации, охотится полицейский патруль: до метро не ходи – больно будет. Кто с регистрацией, но без патента, на тех тоже охотятся: пальчики и депортация. А кто с патентом – тех все равно не хотят брать на работу. 
Будучи не в силах изменить ситуацию, мы можем хотя бы быть внимательнее и участливее к этим людям. Ясное дело, что русский язык – это возможность подняться по социальной лестнице, но… есть ли лестница? Вот вопрос.

Нелегальных мигрантов у нас нет: все эти люди законно пересекли границу, пройдя паспортный контроль.
Регистрация? Иностранцы, приехавшие в Россию, должны встать на учет в полиции. Дело, казалось бы, нетрудное. Но приехавшим непросто понять, чтó и от кого тут требуется. А русские понимают? 
Им говорят, что, если не выходить за территорию стройки или поселка, их никто не тронет. Однако трогают. Хорошо, если удается договориться на месте, если же нет – снимают шнурки и в СИЗО. Это «административка», имея которую они становятся невъездными в Россию. Раньше была возможность на родине поменять паспорт, сейчас снимают отпечатки пальцев. За административкой следует «депорт» – принудительная депортация из страны. Дожидаться депорта можно несколько месяцев в спецтюрьме. Заключенные там режут себе вены – таковы условия пребывания. 
Большинство иностранных рабочих регистрацию имеют. С ней можно выходить за ограду, но в Истре, вот, отобрали паспорта у ребят, имеющих московскую регистрацию. Сняли пальчики тут же – и депорт из РФ на три года. Каждый второй из нас, коренных, живет, думаю, не по месту регистрации.
Больше прав у тех, кто накопил на патент: может свободно пользоваться общественным транспортом и легально работать – если работодатель захочет разбираться в нюансах оформления на работу и налогообложения иностранных граждан.
Люди трудятся за тридцать тысяч, двадцать отсылая домой, пять – на билет, пять – на еду. Но дело не в этом, многие граждане РФ живут не лучше. На этих людей идет охота, они боятся всего, не выходят за забор. А ведь хочется посмотреть Красную площадь и праздничную, наряженную Москву.
Ильхом, 52 года: «Когда патруль-матруль останавливает, я говорю, что мой отец воевал за эту страну и вернулся домой с раной в голове в два пальца. Отпускают».

Смотрим  «Бриллиантовую руку». Потому что этот фильм они смотрели раньше:  кто на русском, кто на таджикском, кто на узбекском. А еще потому, что смешно! Они смеются в тех же местах, где и русскоязычные старшеклассники. И диалоги – простые, прям как из учебника русского языка:
– А не будут брать?
– Не будут брать, отключим газ.
Смех в классе.
Первый просмотр – просто смотрим, с паузами, чтобы поговорить. Кто это? Что сделал? Что сказал? Не все слова схватываются на слух, но надо рассказать, чтó видишь на экране. Говорить совсем не страшно: фильм смешной. Студенты имеют всё же словарный запас: десять лет школы и практика на рабочем месте.
Второй просмотр – со сценарием в руках. Читать по-русски могут. Но понимают не всё, конечно: русских книг они не читают. Этот сценарий – почти азбука, книга для первого чтения, очень веселая.
Отрабатываем произношение, технику чтения, так сказать. 
– Взять слово – это как на базаре купить что-то.
 – А-а… понятно.
Взять активно – не просто знать перевод слова, но и встроить его в речь: придумать ситуации, в которых оно, слово, может быть использовано.
Третий подход к фильму – игра. Играем! Снимаем свою версию фильма, разучив предварительно диалоги. Ремейк «Бриллиантовой руки». Они смеются и играют как дети.
Это не единственный фильм, который может быть учебником русского языка. «Кавказская пленница», «Операция "Ы"»: Шурик – самый узнаваемый персонаж на постсоветском пространстве.
Такой вот разговорный тренинг. А грамматика и системный подход к изучению? Ай-лю-лю будет потом. 
И вдруг…
– Рустам, где тут у тебя молитва читать можно? Пандж соат (пять часов – тадж.), нам молитва читать нужно. 
– Какая молитва читать!.. – далее следует непереводимая игра слов с использованием местных идиоматических выражений. Запер на ключ в своем кабинете на десять минут. Теперь это намоленое место. Для тех, кто вздрогнул, уточню: речь идет о мужчинах тридцати – сорока лет. После уроков было, пандж соат, ученики все уже разошлись. 
А если бы православный попросил уединиться в углу, чтобы прочитать акафист? Или буддист – Алмазную сутру? ? Из внешних проявлений мусульманской религиозности что нас смущает? Намаз, женский платок, халяльная еда? Кто-то читает молитву, кто-то не читает. И то, и другое вызывает уважение. Понимание, по крайней мере. И., житель Самарканда, рассказывает, что сосед по московской квартире корит его постоянно за то, что он не молится как положено. На что И. отвечает со ссылкой на Пророка: «В Коране сказано, что можно только три раза укорять не совершающего намаз, зачем это говоришь каждый день?»

К концу четверти в иностранном классе собралось десять человек. У каждого своя история: кто-то на родине закончил вполне благополучно семь классов, кто-то живет в России пять лет и только несколько месяцев ходил в школу. Едут из дальних уголков столицы, некоторые два часа в один конец. 
Эржан, 16 лет, из Кыргызстана, в школе предложили сесть в пятый класс. В школу ходить отказался – потребовал, чтоб его вернули в родной Ош.
Эрбол, 16 лет, тоже Кыргызстан. Несколько лет живет в России, в школу не ходит. Работал в суши-баре в ночную смену – нелегально, ясное дело.
Сайфулло, таджик из Узбекистана, 17 лет. За пять лет жизни в Москве ходил в школу два месяца – подрался с кем-то, и директор на выбор предложил: или полиция, или забрать документы. Родители, понятно, согласились на второй вариант. Потом четыре года сидел дома, точнее – работал вместе с отцом. 
Умеджан, 16 лет, Пенджикент, Таджикистан – два года в Москве, в школу не взяли, жил с мамой в Домодедове, переехал в Красногорск – чтобы учиться.
Бурул, 15 лет, Кыргызстан, проблемы со здоровьем, в школу ходила всего два года.
Интересно все! Как первоклассникам! Смотрим и обсуждаем фильмы и мультфильмы, разбираемся с простыми дробями и падежами, печатаем свои тексты на компьютере, на 19 октября спели Юлия Кима про «славный пушкинский лицей», футбол, английский, рисунок, история, география, опять футбол… 
– Какой предмет больше всего нравится? 
– Русский язык!
Стараемся идти по программе восьмого класса, к ужасу учителей математики и русского языка. По итогам четверти написали на четверки диктант, за четвертый примерно класс.

Открыли курсы в Нахабинской библиотеке. Планировали набрать школьников, а получился настоящий детский сад. Пришли мальчишки девчонки 5-6 лет с мамами, которые тоже хотят учиться. Теперь активно готовимся к школе. Учимся читать, писать и говорить. Рисуем, читаем сказки по ролям и играем. 
В сентябре планируем открыть в Нахабино класс для детей, которым не удалось устроиться в школу из-за проблем с русским языком.
Выражаем огромную благодарность Нахабинской городской библиотеке за помещение и теплый прием.

Наш проект вышел на новый уровень. В дополнение к урокам в школе мы запустили летний лагерь, причем на новой территории – аж в Текстильщиках. Вообще не представляли себе, сколько придет человек, но оптимистично мечтали о 30 желающих.
Пришло вдвое больше! Младшим 6 лет, старшим 18, двадцать вообще не говорят по-русски, пятьдесят не ходят в школу. География – от Конго до Киргизии. В такой аудитории классическими уроками языка не обойтись, потому мы добавили обучение мультипликации и танцам народов мира, где можно общаться и без слов.
Лагерь рассчитан на неделю – с 13 по 21 июня, но мы уже думаем о постоянном образовательном центре на этой территории. А пока куратор всего проекта «Перелетные дети», учитель истории Федор Бажанов, решает на месте все возникающие вопросы и ассистирует преподавателям. На подхвате и волонтер - ученица «Новой школы». Она задумывается о профессии педагога, пришла понаблюдать и помочь. В танцевальном классе улыбчивая и спокойная Лиза Домбровская – педагог по танцам - показывает, как идти, как поворачиваться, и напоминает, какие элементы они учили вчера. Педагог по мультипликации Николай Шакин обладает железными нервами и необыкновенным чувством юмора. Но 20 детей в возрасте 6-12 лет вертятся как на иголках и хохочут. В третьем помещении за партами женщины. Это мамы занимаются русским языком. Многие в платках, по-восточному. У некоторых на партах стоят бутылочки со смесью. Их малыши то прибегают в класс, то убегают.
Конечно, лагерь был бы невозможен без помощи друзей и партнеров: Детской библиотеки 128 – Культурный центр М.А. Шолохова https://www.facebook.com/libuvao128/, которая предоставила помещение, УВКБ ООН и клуба «Билим». Мы очень им благодарны!

 Дети, приехавшие к нам из бывших республик Советского Союза,  как им живется тут? Ходят ли они в школу? Если да, понимают ли там что-нибудь? И должна ли быть в нашей стране какая-то политика, система мер,  по поддержке  детей- мигрантов?

Эхо Москвы